Любовное письмо хемингуэя марлен дитрих. Марлен Дитрих и Эрнест Хемингуэй: больше, чем дружба, меньше, чем любовь. Мэри Уэлш - карманная Верена

Отношения Дитрих и Хемингуэя

Марлен Дитрих - не актриса, подобная Саре Бернар, она - миф, подобный Фрине» - эти слова Андре Мальро как нельзя лучше выражают суть феномена Дитрих. Но он был далеко не единственным писателем, кто высоко ценил талант и личные качества актрисы.Марлен Дитрих знала Эрнеста Хемингуэя таким, каким его не знал никто. Они познакомились на корабле, идущем из Европы в Америку, на приеме, который давала Энн Уорнер, жена продюсера Джека Уорнера. Когда Дитрих вошла в зал, она заметила, что за столом сидит двенадцать человек. Будучи суеверной, актриса отказалась сесть за стол тринадцатой. Внезапно рядом со столом возникла могучая фигура Хемингуэя. Писатель сказал, что всё в порядке, можно садиться - он будет четырнадцатым. Тогда Дитрих не знала, кто этот большой мужчина, и спросила: «Кто вы?» После ужина Хемингуэй под руку проводил ее до дверей каюты. Так начался их роман.Отношения Дитрих и Хемингуэя были возвышенными, наполненными духовным смыслом. Это была дружба-любовь, не несущая никаких обязательств, надежд и требований. Об этом чувстве актриса вспоминала: «...любовь между Эрнестом Хемингуэем и мною была чистой, безграничной - такой, наверное, уже и не бывает в этом мире. Наша любовь продолжалась много, много лет, без надежды и желаний». Они редко имели возможность подолгу находиться в одном городе. То Эрнест был несвободен, то Марлен. Дитрих удивительным образом уважала права другой женщины и никогда не претендовала на мужчину в этом случае.

Роман писателя и актрисы состоял из телефонных звонков и писем, содержание которых было непередаваемо лиричным и душевным.«Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьется мое сердце», - писал Хемингуэй, или: «Для таких неосторожных людей, как ты и я, осторожность ни к чему».Все называли писателя «папой», Марлен же считала это неуместным и обращалась к нему просто - «ты». Она называла его своей «гибралтарской скалой», и Хемингуэю это нравилось. Писатель же звал актрису «капустой».Благодаря Марлен Хемингуэй завоевал сердце своей будущей жены Мэри Уэлш. Во время Второй мировой войны Дитрих направили в Париж, где в отеле «Ритц» жил в то время и американский писатель. Естественно, узнав об этом, Марлен сразу же решила навестить своего друга. Хемингуэй рассказал ей, что встретил здесь «Венеру в карманном варианте», но был отвергнут. Несмотря на это он очень хотел завоевать ее и попросил помощи у Дитрих. Марлен приступила к исполнению, но при первой попытке услышала от Мэри: «Я его не хочу». Дитрих была настойчива, рассказывала о достоинствах Хемингуэя, предлагая его руку и сердце. К полудню Уэлш согласилась обдумать предложение, а уже вечером приняла его. Дитрих была единственным свидетелем этого события. Позже на протяжении многих лет актриса оставалась единственной женщиной, к которой Мэри не ревновала своего мужа.

В 1961 году, как и многие поклонники творчества «Хэма», Марлен тяжело переживала его смерть и не могла поверить в случившееся: «Мне не хватает Хемингуэя, его юмора, вселяющего бодрость, несмотря на все расстояния, которые нас разделяли. Мне не хватает его советов, сдобренных шутками, его пожелания доброй ночи. Я всё еще слышу его голос. Я не могу смириться с его потерей...».Писатель очень уважал Марлен как личность, читал ей свои стихи и произведения, прислушиваясь ко мнению Дитрих больше, чем к критикам. Он писал об актрисе: «Она храбра, прекрасна, верна, добра, любезна и щедра.Утром в брюках, рубашке и солдатских сапогах она так же прекрасна, как в вечернем платье или на экране. Когда она любит, она может подшучивать над этим, но это -"юмор висельника".

Если бы у нее не было ничего другого, кроме голоса, - всё равно, одним этим она могла бы разбивать ваши сердца. Но она обладает еще таким прекрасным телом и таким бесконечным очарованием лица... Марлен устанавливает свои собственные жизненные правила, и они не менее строги, чем те, которые в десяти заповедях. И вот что, вероятно, составляет ее тайну. Редко когда человек такой красоты и таланта и способный на столь многое ведет себя в абсолютном соответствии со своими понятиями о добре и зле, имея достаточно ума и смелости предписывать себе собственные правила поведения.Я знаю, что, когда бы я ни встретил Марлен Дитрих, она всегда радовала мое сердце и делала меня счастливым. Если в этом состоит ее тайна, то это прекрасная тайна, о которой мы знаем уже давно».Сохранился рассказ режиссера и сценариста Питера Богдановича о встрече с Марлен Дитрих. Они познакомились в самолете, вместе с режиссером был знаменитый актер Райан О"Нил. Перед посадкой к Богдановичу подошел его ассистент и спросил, смогут ли они пересесть, так как их места заняла Дитрих, которая очень любила сидеть на первых двух местах справа. Режиссер согласился. О"Нил и Богданович подошли к Марлен познакомиться. Но Дитрих не проявила интереса, и разговора не получилось. Затем.им удалось переброситься парой фраз при осмотре багажа, а уже в самом самолете беседа завязалась, и несколько часов они болтали обо всем на свете, но в основном, конечно же, о фильмах.

По прилете, спустя день, Дитрих позвонила Богдановичу. Она нашла его, хотя сама находилась в Денвере, а он - в Канзасе. Актриса и режиссер очень мило поговорили, им удалось созвониться еще несколько раз за неделю, после чего О"Нил и Богданович решили лично увидеть шоу великой Марлен и вылетели в Денвер. Оба были поражены увиденным. «Никогда я еще не видел ничего более магнетического, - писал Богданович. - Она спела двадцать песен, и каждая из них была одноактная пьеса, каждый раз - другая история от лица нового персонажа, новый характер... Зрители любили ее, восхищались ею. Она много выше своего песенного материала. Будь то сентиментальные, старые мелодии или французская "Жизнь в розовом свете", она придает им аристократический блеск, не делая это свысока. Она изменяет характер песни Шарля Трене "Желаю тебе любить", исполняя ее как обращение к ребенку. Вряд ли кто теперь сможет петь Кола Портера так, как Дитрих, она ее сделала своей. То же самое можно сказать про "Лолу" и "Снова влюблен". Когда она поет "Джонни" по-немецки, то это звучит откровенно эротично. Народная песня "Уходи от моего окна" никогда не исполнялась с такой страстью. В ее устах "Куда исчезли все цветы?" звучит как трагическое обвинение человечеству. Другая антивоенная песня, написанная австралийским композитором, имеет возвращающуюся строку "Война кончилась, кажется, мы победили", и каждый раз Марлен повторяет ее, окрашивая всё новыми, глубокими по содержанию нюансами».Богданович вспоминал, что после шоу Марлен всегда заботилась о том, чтобы технический персонал и музыканты имели возможность немного отдохнуть и выпить. И еще актриса всегда лично благодарила каждого за проделанную работу.

Режиссеру и актеру удалось побывать в ее гримерной по окончании последнего представления. Позже Богданович вспоминал, как Дитрих взяла со столика фотографию Хемингуэя, на которой было написано «Моей любимой капусте», поцеловала ее и сказала: «Пошли, папа, время укладываться». Дитрих показала друзьям балетные туфли, подаренные ей артистами Большого театра. В пластиковом пакете она носила с собой шотландский вереск, на счастье. И, конечно, знаменитую черную набивную куклу из «Голубого ангела», с которой она никогда не расставалась.О"Нилу и Богдановичу было очень грустно проститься с актрисой. Но и Марлен не могла уйти просто так: в их последнюю встречу она передала Питеру конверт, в котором на одном листе почтовой бумаги написала цитату из Гёте, а на другом - ее перевод: «Ах, ты была в давно прошедшие года моей сестрой или моей женой».Знаменитый театральный критик и драматург КеннетТайнен был знаком с Марлен около пятнадцати лет, хотя, по его собственному заявлению, тридцать лет был ее страстным поклонником. Ходили слухи, что у Тайнена и Марлен был роман. Его описание Дитрих, ставшее общеизвестным, вошло во многие книги, посвященные актрисе:

«Прежде всего, она моя подруга - сестра милосердия, постоянно посылающая то лекарства, то дающая универсальные медицинские советы. Этой Марлен - исцелительнице всех ран мира - я бываю всегда благодарен. Ее песни также полны исцеляющей силы. Когда слушаешь ее голос, становится ясно, что, в каком бы аду вы ни находились, она побывала там раньше и выжила. Марлен в высшей степени требовательна к себе. Дочь пунктуального немецкого отца, она росла в атмосфере, где удовольствие дается не по праву рождения, а как награда и привилегия. Преклоняясь перед совершенством, она ежедневно оттачивает свое мастерство... Ее стиль выглядит до абсурдности просто: она, словно без всяких усилий, набрасывает на вас лассо, и ее голос совершенно незаметно опутывает самые потаенные фантазии слушателей. Но это не легко дается. Она безжалостно избавляется от всякой сентиментальности, желания большинства актрис быстро понравиться публике, от всех дешевых приемчиков, призванных "собрать душу". Остаются лишь сталь и шелк, сверкающие, вечные. Безучастная, властная, холодно расчетливая -все эти эпитеты не для нее. Гордая, дерзкая, заинтересованная, ускользающая, ироничная - вот что лучше всего характеризует ее. Однажды она уверила меня, что решилась бы сыграть "Матушку Кураж". Да, она смогла бы это сделать. Я ясно представляю, как она тащит свою повозку по полям сражений, распевая мрачные, стоические зонги Брехта, и снова появляется там, где вспыхивает бой, как сама она делала это во время битвы в Арденнах - королева маркитанток, Лили Марлен Великая. Она знает свои возможности и очень редко превышает их. Итак, перед нами Марлен - упрямая и величественная женщина, ее единственная страсть - стремление к совершенствованию, безжалостное отношение к себе самой».

Границы, за которыми заканчивается дружба между мужчиной и женщиной и начинается нечто большее, определить очень сложно. Особенно если речь идет о творческих личностях. Эрнест Хемингуэй называл свои отношения с Марлен Дитрих “несинхронизированной страстью”: у него просыпались чувства, когда она была не свободна, и наоборот. Их роман длился почти 30 лет - возможно, так долго именно потому, что оставался эпистолярным (сейчас бы сказали - виртуальным). Но в этих письмах было столько страсти, что назвать это дружбой просто невозможно.

Эрнест Хемингуэй и Марлен Дитрих виделись не больше 10 раз

Эрнест Хемингуэй

Эрнест Хемингуэй и Марлен Дитрих

Марлен Дитрих

Несостоявшаяся пара

• 41.8k

Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

На страницах популярных сайтов и журналов мы привыкли видеть сообщения об амурных делах известных личностей. Особый же интерес вызывают тайные романы, о которых стало известно спустя время.

сайт делится одной из самых трогательных историй любви, свидетельство которой сегодня стоит невероятных денег.

Американский писатель Эрнест Хемингуэй и немецкая кинодива Марлен Дитрих встретились в 1934 году на борту французского лайнера. Это была любовь с первого взгляда, но она так и не переросла в роман. По мнению самого Хемингуэя, все потому, что они оба стали «жертвами неодновременной страсти». Как только один из них разрывал очередные отношения, другой уже был несвободен.

Однако влюбленные нашли способ подпитывать и выражать свои чувства: на протяжении нескольких десятилетий они состояли в нежной, а временами и страстной переписке. В своих посланиях он называл ее «my little Kraut» или «дочь», а она обращалась к нему «возлюбленный папа».

Пожалуйста, знай, что я всегда люблю тебя. Иногда я забываю о тебе, как забываю и о том, что мое сердце бьется. Но оно бьется всегда.

Эрнест Хемингуэй

Некоторые письма находятся в президентской библиотеке-музее Джона Ф. Кеннеди в Бостоне, а часть хранится у потомков актрисы. Одно из любовных посланий из коллекции Дитрих выставлено на торги компанией Swann Auction Galleries, которые состоятся 4 мая 2017 года в Нью-Йорке. Стартовая стоимость этого трогательного лота составит огромную сумму - $ 30 тыс. С другой стороны, настоящая любовь, как известно, не имеет цены.

Искала фотографии Хемингуэя и вдруг подумалось, что его нежные отношения к Марлен похожи на виртуальную любовь. Сколько раз они встречались в жизни? Не больше десяти раз. А дружеская переписка с любовными откровениями длилась много лет..

Марлен Дитрих умерла в 1992 г. От инфаркта, после того как прочла книгу о себе, написанную ее дочерью Марией. Тогда то и всплыли ее письма от Хемингуэя, Марлен хранила их в платной ячейке своего банка не только потому, что очень дорожила ими, но еще и потому, что боялась любопытства журналистов. Их содержание, по крайней мере тех, что были прроданы на аукционе, подтверждает: их отношения только внешне походили на любовь, но никогда не переходили границ дружбы. Сама Марлен называла их чувства "дружеской любовью". Несмотря на то, что их тянуло друг к другу, судьба всякий раз, когда они встречались, разводила их снова в разные стороны: или она была не свободна, или он был кем-то увлечен. Был один момент в жизни, когда увидела его снова, сердце забилось сильнее, чем прежде, -- и именно тогда он признался, что потерял голову от одной "карманной Венеры", на которой он непременно хочет жениться. И марлен дитрих бросилась на помощь своему другу, не желая видеть, как он страдает. Она взяла на себя роль свахи и поженила Эрнеста и кукольно-миниатюрную Мэри, которые жили очень счастливо, имели детей. А потом он без видимых на то причин покончил жизнь самоубийством. И для Марлен Дитрих Хемингуэй навсегда остался недочитанной книгой.

То была любовь с первого взгляда, после того как они встретились на борту французского океанического лайнера "Иль де Франс" в 1934 г. Хемингуэй возвращался через Париж из сафари в Африке, а Дитрих держала путь в Голливуд после того, как навестила своих родственников в фашисткой Германии - это была одна из последний поездок домой. Однако переписка Хемингуэя и Дитрих завязалась только через 15 лет, когда ему было 50, а ей 47 лет, и продолжалась до самоубийства писателя в 1961 г.

Отрывки из книги Марлен Дитрих "Размышления"

"..Энн Уорнер – жена всесильного продюсера Джека Уорнера – давала прием на корабле, и я была в числе приглашенных. Войдя в зал, я мгновенно заметила, что за столом – двенадцать персон. Я сказала: «Прошу меня извинить, но я не могу сесть за стол – нас окажется тринадцать, а я суеверная». Никто не пошевелился. Вдруг внезапно передо мной возникла могучая фигура: «Прошу садиться, я буду четырнадцатым!» Пристально рассматривая этого большого человека, я спросила: «Кто вы?» Теперь можно судить, как я была глупа…"

"...пора сказать, что я думаю о тебе постоянно. Перечитываю твои письма раз за разом и говорю о тебе лишь с избранными. Я перенесла твою фотографию в спальню и смотрю на нее довольно беспомощно"

"Он был моей «гибралтарской скалой», и этот титул нравился ему. Прошли годы без него, и каждый год становился больнее предыдущего. «Время лечит раны» – только успокаивающие слова, это неправда, хотя я и хотела бы, чтоб это было так. Мы переписывались в те годы, когда он был на Кубе. Он посылал мне свои рукописи, часами мы разговаривали по телефону."

"Даже во время войны он был сияющий, полный гордости и силы, и я, бледная и слабая, всегда оживала, когда мы встречались. Он называл меня «капуста». У меня не было для него особого имени. «Папа», как его все называли, казалось мне неуместным. Я называла его просто «ты». «Ты мне скажи, – говорила я. – Скажи мне, ты скажи мне…» – словно потерянная девочка, какой я была в его глазах, да и в своих собственных тоже."

"Он был мудрым человеком, мудрейшим из всех советчиков, главой моей собственной религии.
Он учил меня писать. Я тогда писала статьи для домашнего журнала для дам («Ladies Home journal»). Звонил он мне дважды в день и спрашивал: «Ты уже разморозила холодильник?» Потому что он знал, как все пытающиеся писать часто прибегают к уверткам, решив вдруг, что необходимо что-то сделать по хозяйству.

У него я научилась избегать ненужных прилагательных. До сих пор, по мере возможности, я опускаю их. Если не получается иначе, ввожу контрабандой потом. Во всем остальном я подчиняюсь всем его правилам.

Мне очень не хватает его. Если бы была жизнь после смерти, он поговорил бы со мной теперь, может быть, этими длинными ночами… Но он потерян навсегда, и никакая печаль не может его вернуть. Гнев не исцеляет. Гнев на то, что он оставил тебя одну, ни к чему не приводит. Во мне был гнев, но в этом ничего хорошего нет. "

"Хочу рассказать о тех днях, когда он встретил Мери. Это было во время войны.
Меня направили в Париж и поселили в Шато, неподалеку от Парижа. Узнав, что Хемингуэй в Париже и живет в отеле «Ритц» (который предназначался для высшего командования), я поехала к нему.
Он рассказал, что встретил «Венеру в карманном варианте» и хочет непременно ее заполучить, невзирая на то, что был отвергнут при первой же попытке. Я должна помочь ему и поговорить с ней. Невозможно объяснить, почему мужчину тянет именно эта женщина, а не другая. Мери Вэлш была вполне заурядной, малопривлекательной женщиной. Теперь я понимаю, что оказала ему не очень-то хорошую услугу, но тогда выполнила то, что он хотел. Мери не любила его, я была в этом уверена, но ей терять было нечего. Вопреки желанию, я приступила к исполнению своей миссии – поговорила с ней. Она решительно сказала: «Я его не хочу».

Эрнест и Мери Хемингуэй в Сарагоссе, 1956 г

Я пыталась склонить ее, говорила о достоинствах Хемингуэя, о той жизни, которая может быть рядом с ним. Я – полномочный посол – предлагала ей «руку и сердце».

К полудню она несколько смягчилась. Обеденное время в отеле «Ритц» – это час, когда девушки более уступчивы. К ним относилась и Мери Вэлш, «Венера карманного размера». Она сказала мне, что внимательно обдумала предложение.

Когда наступил вечер, Мери появилась с сияющей улыбкой и сообщила, что принимает предложение Хемингуэя. Единственным свидетелем этого события была я.
Никогда не видела я человека более счастливого. Казалось, сияющие лучи вылетали из его могучего тела, чтобы всех вокруг делать счастливыми.

Вскоре я уехала на фронт и не встречала до конца войны ни его, ни Мери."

Границы, за которыми заканчивается дружба между мужчиной и женщиной и начинается нечто большее, определить очень сложно. Особенно если речь идет о творческих личностях. называл свои отношения с «несинхронизированной страстью»: у него просыпались чувства, когда она была несвободна, и наоборот. Их роман длился почти 30 лет – возможно, так долго именно потому, что оставался эпистолярным (сейчас бы сказали – виртуальным). Но в этих письмах было столько страсти, что назвать это дружбой просто невозможно.

Они познакомились на борту американского лайнера «Иль де Франс» в 1934 г. Марлен Дитрих вспоминала: «Я полюбила его с первого взгляда. Любовь моя была возвышенной, что бы люди ни говорили на этот счет. Я подчеркиваю это потому, что любовь между Эрнестом Хемингуэем и мною была чистой, безграничной – такой, наверное, уже и не бывает в этом мире. Наша любовь продолжалась много, много лет, без надежды и желаний. По-видимому, нас связывала полная безнадежность, которую испытывали мы оба. Я уважала его жену Мери, единственную из всех его женщин, которую знала. Я, как и Мери, ревновала его к прежним женщинам, но я была только его подругой и оставалась ею все годы. Я храню его письма и прячу их подальше от любопытных глаз. Они принадлежат только мне, и никто не заработает на них. Пока я могу помешать этому!».

Оба искренне восхищались друг другом, но в любовь между ними не верили – знали о реальных увлечениях и романах и не препятствовали им. Хемингуэй писал: «Мы были влюблены друг в друга с 1934 г., когда впервые встретились, но мы никогда не были в одной постели. Удивительно, но это так. Жертвы несинхронизированной страсти». Актриса вторила писателю: «Моя любовь к Хемингуэю не была мимолетной привязанностью. Нам просто не приходилось долго быть вместе в одном и том же городе. Или он был занят какой-нибудь девушкой, или я не была свободна, когда был свободен он».

О чувствах Хемингуэя к Дитрих можно судить по цитатам из его писем к ней: «Я забываю о тебе иногда, как забываю, что бьется мое сердце»; «Я не могу выразить словами то, что каждый раз, когда я обнимал Вас, я чувствовал, что был дома»; «Вы так красивы, что Вам необходимо делать паспортные фотографии в полный рост»; «Марлен, я люблю Вас настолько страстно, что эта любовь навсегда будет моим проклятием».

Их роман в письмах длился до самой смерти Хемингуэя в 1961 г., которую Марлен переживала очень тяжело: «Он был моей «гибралтарской скалой», и этот титул нравился ему. Прошли годы без него, и каждый год становился больнее предыдущего. «Время лечит раны» – только успокаивающие слова, это неправда, хотя я и хотела бы, чтоб это было так».

Марлен Дитрих продолжала ревновать даже после его смерти: «Мне очень не хватает его. Если бы была жизнь после смерти, он поговорил бы со мной теперь, может быть, этими длинными ночами. Но он потерян навсегда, и никакая печаль не может его вернуть. Гнев не исцеляет. Гнев на то, что он оставил тебя одну, ни к чему не приводит. Он сказал, что никогда не покинет меня. Но кем я была среди тех людей, которых он оставил, – его детей, жены, всех, кто от него зависел; я была седьмая спица в колеснице. Меня он в расчет не брал».